Он был незаметным адвокатом, привыкшим держаться в тени, но однажды стал выбирать клиентов по странному принципу — наугад, насквозь пролистывая списки заключённых и останавливаясь на тех, на кого пал взгляд. Сперва это казалось простой попыткой помочь тем, кого обходят коллеги: он приходил в тюрьму, слушал сухие версии обвинений и тихие признания, изучал дела, искал лазейки и отстаивал права тех, кто не мог сам себя защитить. Такая работа приносила удовлетворение и дисциплину, но таила в себе риск: каждое новое знакомство оставляло отпечаток на его душе.
Случайный отбор привёл его к людям с разными судьбами и разными историями в голосах, и он начал впитывать их обиды и отчаяние. Чем глубже он погружался в судьбы приговорённых, тем труднее становилось отличать профессиональную холодность от личной ангажированности. А затем появился очередной клиент, бесконечно спокойный и настойчивый, чьё молчание не давало ему покоя. Разговор с ним как будто вскрыл что‑то, чего адвокат не замечал прежде: в нём проснулась не только готовность бороться за оправдание, но и желание отстоять свою власть над исходом дела любой ценой.
Постепенно маленькие компромиссы стали нормой, прежняя робость сменилась уверенностью, которая подталкивала к жестким решениям. Он перестал замечать грань между защитой и манипуляцией, и знакомство с тем самым клиентом привело к тому, что его характер и принципы изменились не в лучшую сторону. Его привычные ритуалы — аккуратно пронумерованные папки и вечерние обходы архивов — потеряли прежний смысл: работа заняла место личной жизни, разговоры с женой стали редкими, а мысли всё чаще возвращались к картам дел и к лицам тех, кому он клялся помогать. Коллеги замечали холодность и цинизм, но он лишь углублял вмешательство в судьбы, оправдывая это необходимостью.